125 лет со дня рождения Ирины Одоевцевой (1895 -1990 гг.)
Вернувшись в Россию на заре перестройки, она соединила нашу повседневность с далеким, почти нереальным Cеребряным веком. И она же подвела под этим веком черту, через несколько лет уйдя из жизни. Этого уже достаточно, чтобы ее имя оказалось вписано в историю литературы.
Красивая, обаятельная, маленькая и миленькая, с непотерянной и в глубокой старости ребячливостью, с неизменными бантами, сумочками, перчатками, шубками. Даже в крайне тяжелые времена жизнерадостная и позитивная. Это Ирина Одоевцева. Последняя поэтесса Серебряного века…
Ее настоящее имя – Ираида Густавовна Гейнике. Родилась в Риге в семье присяжного поверенного. У нее было обычное детство с домашними учителями, гимназией, первой влюбленностью. Необычным были только раннее осознание себя поэтом и внешность героини немого кино. Так вспоминал о ней Георгий Адамович: «Кто, из посещавших тогда петербургские литературные собрания, не помнит на эстраде стройную, белокурую, юную женщину, почти что еще девочку с огромным черным бантом в волосах, нараспев, весело и торопливо, слегка грассируя, читающую стихи, заставляя улыбаться всех без исключения, даже людей, от улыбки в те годы отвыкших».
И, действительно, ее не всегда воспринимали всерьез. Первую обиду нанес «настоящий поэт» Николай Гумилев, когда поднял на смех уверенную в себе девчонку, имевшую уже круг поклонников своих стихов. Затем будущий муж, поэт Георгий Иванов, услышав «Балладу о толченом стекле» неустанно повторял: «Это вы написали? Действительно вы? Вы сами?.. Простите, мне не верится, глядя на вас». Дмитрий Мережковский, когда Одоевцева выступила с докладом в его литературном салоне «Зеленая лампа», признался: «Не ожидал…». А недвусмысленнее всех выразился Владимир Набоков, с которым она познакомилась в Нью-Йорке: «Такая хорошенькая, зачем она еще пишет...»
А она, начав рано писать, заслужила «звания» «лучшей ученицы» Н.Гумилева, став его другом и лучшим слушателем. Он уважал в любимой ученице ее нежелание подражать кому-либо: на фоне сонма «грибов-подахматовок» Ирина Одоевцева оставалась собой. И все-таки, наверное, больше, чем стихи Одоевцевой, Гумилев ценил ее общество, ее «всегда готовые меня слушать уши». Он рассказывал ей о своем детстве, о путешествиях в Африку, о войне, о сложных взаимоотношениях с Анной Ахматовой — обо всем. А она восторженно слушала и запоминала каждое слово. У них было общее чувство юмора, позволявшее вместе шутить и дурачиться.
Она подарила нам удивительно романтические стихи, создала особый жанр баллад, написала ряд романов. Уже первый ее роман "Ангел смерти" вызвал несомненный интерес и у читателей, и у собратьев по перу. Это история о девочке-подростке, еще не расставшейся с детством, но догадывающейся о том, что ждет впереди. Это история ее души, ее противоречивых желаний и мыслей. После публикации "Ангела смерти" в американской прессе писали: "Это роман юности, полный снов, ужаса, очарования, редкой прелести. Он легок и в то же время чрезвычайно содержателен… Одоевцева создала вещь незабываемой красоты". Роман "Изольда", как и другие прозаические опыты Ирины Одоевцевой, не оставил равнодушным ни соотечественников, оказавшихся за границей, ни зарубежную прессу. Своим названием он отсылает читателя к известной средневековой легенде о Тристане и Изольде - истории любви, которая столь же сильна, как жизнь и смерть. Этот отзвук и окрашивает повествование. Владимир Набоков несколькими штрихами так обрисовал фабулу: "Знаменитый надлом нашей эпохи. Знаменитые дансинги, коктейли, косметика. Прибавьте к этому знаменитый эмигрантский надрыв, и фон готов". Судьба, от которой нельзя уйти, ее слепые удары, разрушающие обыкновенную и понятную жизнь, мир, увиденный таинственными глазами женщины, - все это читатель находит в изысканном и причудливом сочинении Ирины Одоевцевой.
Став женой великого поэта Серебряного века – Г. Иванова, прожив с ним 37 лет совместной жизни, она писала о муже, что так и не смогла понять его до конца. Он казался ей «странным, загадочным» и «одним из самых замечательных» встреченных ею людей. Ей, романтической девочке с бантом, обязаны мы появлением лучших стихов Иванова:
И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума!
Не говорю – поверь, не говорю - услышь,
Но знаю: ты сейчас на тот же снег глядишь
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я
***
Бороться против неизбежности
И злой судьбы мне не дано.
О, если б мне немного нежности
И вид на «Царское» в окно
На солнечную ту аллею,
Ту, по которой ты пришла.
Я даже вспоминать не смею,
Какой прелестной ты была
С большой охапкою сирени,
Вся в белом, в белых башмаках,
Как за тобой струились тени
И ветра ласковый размах
Играл твоими волосами
И теребил твой чёрный бант…
— Но объясни, что стало с нами
И отчего я эмигрант?
И, самой главной заслугой И. Одоевской являются ее воспоминания «На брегах Невы», «На брегах Сены», на станицах которых преподнесла всему миру и России как одну драгоценность за другой живые портреты любимых поэтов: Мандельштама, Блока, Георгия Иванова, а также многих других, в том числе Зинаиды Гиппиус, Мережковского, Адамовича, живших сначала в России, а затем в эмиграции. Оптимистичная, коммуникабельная, но ни капли не амбициозная, Ирина Одоевцева всегда находилась в гуще тогдашней литературной «тусовки». Ирина Одоевцева хорошо умела слушать, и ей часто рассказывали очень личное, чуть ли не исповедовались. А феноменальная память позволила ей через много десятков лет воспроизвести каждое слово из разговоров, дискуссий, споров тех времен.
Своими книгами мемуаров она вернула в Россию всех умерших вдали от Родины друзей. В предисловии к первой книге “На берегах Невы” она уточняет: “Я пишу не о себе и не для себя, а о тех, кого мне было дано узнать” и просит читателей любить и помнить их.
Эти книги вошли в число лучших лирических мемуаров ХХ века и поражают естественной способностью автора прощать тех, кто сам ее не слишком жаловал.
Ей посвятили стихи Н. Гумилев, Г. Иванов и даже Е. Евтушенко:
Она была такой красавицей,
что невозможно устоять,
и до сих пор меня касается
из-под ее берета прядь.
Та прядь заманчиво щекочется,
и дерзко прыгнуть в глубину
той фотографии
мне хочется,
как в недоступную страну…
Став молодой навек старухою,
она, всем нам родная мать,
казалась чуть ли не сторукою –
так всех любила обнимать…
Женщина, поцелованная Богом, охраняемая Ангелами, прожила долгую жизнь, пережила революцию, голод, эмиграцию, две мировых войны и…всегда находила предлог, что бы пожалеть А. Ахматову, понять А. Блока, принявшего революцию поэмой «Двенадцать», слушать часами Северянина, которому платили пенсию «за молчание»…Добрых дел не счесть, оптимизму позавидовать:
Хоть бесспорно жизнь прошла,
Песня до конца допета,
Я всё та же, что была,
И во сне, и наяву
С восхищением живу.
Вот ее собственное объяснение: «Меня всегда спасал мой характер. Я по натуре счастливый человек. Обычно о счастье говорят или в прошлом, или в будущем времени. Я ощущаю полноту жизни всегда».
Она умерла 14 октября 1990 года и была похоронена без всякого ажиотажа на Волковом кладбище. Уйдя к берегам своей последней реки, она оставила нам живые портреты современников, на фоне которых ее собственное отражение почти не видно. Всегда восторгавшаяся другими, вечно недовольная собой - может быть, она была довольна именно таким исходом:
"Я ИСЧЕЗЛА. Я - СТИХОТВОРЕНЬЕ..."
Читайте стихи и прозу Ирины Одоевской и учитесь жить здесь и сейчас, ощущая полноту жизни! https://rupoem.ru/odoevceva/all.aspx
Материал подготовила библиограф МЦБ: Вихрова Е. И.
