8 октября исполняется 130 лет со дня рождения Марины Цветаевой – одной из самых талантливых, самых сложных и самых противоречивых представителей русской поэзии Серебряного века, одной из неугасимых звезд на небосклоне русской поэзии.
Жизнь поэтессы оказалась такой же драматичной, как и ее творчество, которое в настоящее время является великим достоянием. Многогранный художник слова, гений яркого, самобытного дарования, Марина Цветаева обогатила духовное наследие России. Невероятно талантливая, начала писать стихи в 6 лет, она подарила миру красивейшую поэзию. Искреннюю, непосредственную и пронзительную. Стихи Марины Цветаевой для всех поколений. Каждый находит в них что-то своё, что глубоко затрагивает душу и сердце.
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Так написала о дне своего рождения сама поэтесса. Рябина навсегда вошла в геральдику её поэзии. Пылающая и горькая, на излёте осени, в преддверии зимы, она стала символом судьбы, тоже переходной и горькой, пылающей творчеством и постоянно грозившей зимой забвения. Никто не скажет о поэте лучше и полнее, чем его стихи. Цветаева очень рано ощутила силу своего дара. В мае 1913 года в Крыму, в Коктебеле, Марина создала ныне широко известное стихотворение без названия, которое стало своеобразным предсказанием:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Вчера еще гремевшие поэты со звонкими именами и роскошными репутациями поодиночке и группами уходили в небытие. В то же самое время насильственно отдаленные от читателя, замалчиваемые, опальные, проклятые властью и её слугами поэты выходили на первый план и по праву овладевали вниманием читателей. "И главное - я ведь знаю, как меня будут любить ... через сто лет", - писала Цветаева. Утечёт много воды, и не только воды, но и крови, потому что жизнь Марины Цветаевой, её творчество пришлись на 10-30-е годы катастрофического 20-го века. И чем дальше уходим мы от года её смерти, тем лучше помним её судьбу. Так попробуем же прикоснуться к истории "цветаевских правд", к истории её жизни и любви.
Марина Ивановна родилась 26 сентября (8 октября н.с.) 1892 года в Москве, в интеллигентной семье. Домашний мир и быт ее семьи были пронизаны постоянным интересом к искусству. Отец её, самостоятельно, благодаря личным способностям и великому трудолюбию, достиг известности как филолог-профессор Московского университета. Как искусствовед – основатель Музея изобразительных искусств (ныне Музей имени А. С. Пушкина в Москве). Иван Владимирович Цветаев был также директором Румянцевского музея. Мать, Мария Александровна, была талантливой пианисткой, восхищавшей своей игрой самого А. Рубинштейна. Не удивительно, что и Марина была образованнейшим человеком. О своём детстве Марина всегда вспоминала с теплотой и душевностью. В её дневниках каждая страница полна любовью к родным людям. Уже в четыре года девочка умела читать, а в восемь лет уже писала свои первые стихи. Родители прочили дочери великое будущее и оказались правы. Детство и юность Марины отчасти прошли в Москве, отчасти за границей: в Италии, Швейцарии, Германии, Франции. Она росла и воспитывалась под надзором бонн и гувернанток. В 16 лет закончила гимназию и уехала в Париж. В Сорбонне продолжила образование по специальности "старофранцузская литература". С детства она была погружена в атмосферу А. Пушкина, в юности открыла для себя Гете и немецких романтиков. Очень рано ощутила в себе некий "тайный жар", "скрытый двигатель жизни" и назвала его "любовь". "Пушкин меня заразил любовью. Словом - любовь". На протяжении всей жизни в Цветаевой неугасимо горел душевный и творческий костер любви к дорогим "теням минувшего", к "святому ремеслу поэта", к Родине, к природе, к живущим людям, к друзьям и подругам.
«Наши царства»
Владенья наши царственно-богаты,
Их красоты не рассказать стиху:
В них ручейки, деревья, поле, скаты
И вишни прошлогодние во мху.
Мы обе - феи, добрые соседки,
Владенья наши делит темный лес.
Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки
Белеет облачко в выси небес.
Мы обе - феи, но большие (странно!)
Двух диких девочек лишь видят в нас.
Что ясно нам - для них совсем туманно:
Как и на всe -- на фею нужен глаз!
Нам хорошо. Пока еще в постели
Все старшие, и воздух летний свеж,
Бежим к себе. Деревья нам качели.
Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..
Но день прошел, и снова феи -- дети,
Которых ждут и шаг которых тих...
Ах, этот мир и счастье быть на свете
Ещe невзрослый передаст ли стих?
Любовь к родине – истинно поэтическое свойство. Без любви к Родине, пожалуй, нет поэта. И путь Цветаевой в поэзии отмечен многими знаками этой любви-вины, любви-преданности, любви-зависимости, любви, которая, наверное, диктовала даже и ошибочные поступки в её жизни.
«Простите меня, мои горы!
Простите меня, мои реки!!
Простите меня, мои нивы!
Простите меня, мои травы!»
Мать – крест надевала солдату,
Мать с сыном прощались навеки…
И снова из сгорбленной хаты:
«Простите меня, мои реки!»
Как поэт и личность она развивалась стремительно, и уже через какие-то год-два, прошедшие после первых наивно отроческих стихов, была другою. За это время перепробовала разные маски, равные голоса и темы. Успела побывать в образах грешницы, куртизанки, цыганки - все эти "примерки" оставили в ее творчестве прекрасные и яркие стихи. Через всю жизнь, через все скитания, беды и несчастья она пронесла любовь к Родине, русскому слову, к русской истории. В одном из её стихотворений - "Генералам 1812 года" - речь идет о братьях Тучковых, участник Бородинского сражения, двое из которых погибли в бою.
В январе 1912 года Марина Цветаева вышла замуж за Сергея Яковлевича Эфрона. Их семейная жизнь, в которую они вошли совсем юными (Марине исполнилось в ту пору 19, Сергею на год меньше), сначала была безоблачной, но недолго. И эти первые 5-6 лет были, вероятно, самыми счастливыми по сравнению со всеми последующими годами. Она много писала, вдохновленная Эфроном. Если сказать, что Марина любила мужа, значит, ничего не сказать: она его боготворила.
Писала я на аспидной доске,
И на листочках вееров поблеклых,
И на речном, и на морском песке,
Коньками по льду и кольцом на стеклах, -
И на стволах, которым сотни зим...
И, наконец, - чтоб было всем известно!
Что ты любим, любим! любим! любим! -
Расписывалась - радугой небесной.
Где-то в начале совместной жизни она сказала: Только при нем я могу жить так, как живу: совершенно свободно". Он был единственным, кто её понял и, поняв, полюбил. Сергея не устрашила её сложность, противоречивость, особость, непохожесть на всех других. А вообще, в жизни её было много увлечений, но, как однажды сказала Марина Ивановна: "... всю жизнь напролет пролюбила не тех...'. Её доверчивость и неспособность вовремя понять человека - вот причины частых и горьких разочарований. В ноябре 1917 года муж Марины Сергей уехал на Дон, где формировались первые части Белой армии. Сергей был человек, безусловно, одаренный: в чём-то слабый, в чём-то - очень сильный духом. Россию он любил фанатично. И, служа в Белой армии, свято верил, что спасает Россию.
Белая гвардия - путь твой высок.
Черному дулу - пуля в висок.
Почти три года жила Марина в голодной красной Москве, не получая вестей от Сергея. Терпела не просто нужду, а нищету. На руках у неё остались две дочери: Ариадна - старшая, и Ирина - трех лет. Прокормиться было очень трудно, но она билась, старалась, как могла: ездила с мешочками по деревням менять вещи на сало и муку, стояла в очередях за пайковой селёдкой, таскала саночки с гнилой картошкой. Однако эти поездки по деревням, попытки менять вещи на продукты всегда оканчивались не так, как бы надо, не так, как у всех... Она была слишком неумела в быту. Осенью 1919 года в самое тяжелое, голодное время Марина по совету знакомых отдала своих девочек в подмосковный приют, но вскоре забрала оттуда тяжело заболевшую Алю, а в феврале 20-го потеряла маленькую Иру, погибшую в приюте от голода и тоски.
"Две руки"
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были - по одной на каждую -
Две головки мне дарованы.
Но обеими - зажатыми -
Яростными - как могла! -
Старшую у тьмы выхватывая -
Младшей не уберегла.
Две руки - ласкать - разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки - и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая - на шейке тоненькой -
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле.
Таково было её хождение по мукам. "Жизнь, где мы так мало можем...", -писала Цветаева. Зато сколь много она могла в своих тетрадях! Как ни удивительно, никогда еще не писала она так вдохновенно, напряженно и разнообразно. Но голос поэта резко изменился. Из её стихов навсегда ушли прозрачность, легкость, певучая мелодика, искрящаяся жизнью и задором.
"Пригвождена".
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеею в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
По площадям стою — за счастьем.
Пересмотрите всё мое добро,
Скажите — или я ослепла?
Где золото мое? Где серебро?
В моей руке — лишь горстка пепла!
И это всё, что лестью и мольбой
Я выпросила у счастливых.
И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых.
С 1912 по 1920 год Марина Цветаева пишет непрерывно, но ни одной книги не вышло. Только несколько случайных стихов в петербургских "Северных записках". Знали её лишь только завзятые любители поэзии. Надо ли говорить, что для поэта это подлинная трагедия. Однажды, отвечая корреспонденту, с горечью сказавшему, что её, Цветаеву, "не помнят" в России, она ответила: "Нет, голубчик, меня не "не помнят", а просто не знают". В 1922 году она уехала к мужу за границу. Первые годы Эфроны провели в Чехии. Сергей получал студенческую стипендию, а Марина - помощь от чешского правительства и гонорары от журнала «Воля России». Здесь были написаны такие шедевры, как «Поэма горы», «Поэма конца», «Крысолов», пьеса «Ариадна», цикл стихов «Провода». В 1923 году в Берлине вышел сборник «Ремесло».
1 февраля 1923 года у Эфронов родился сын Георгий, по-домашнему Мур. Осенью того же года семья переехала в Париж, где и обосновалась надолго. Все годы в эмиграции Эфроны бедствовали.
В эмиграции Цветаева не прижилась. Очень быстро выявились расхождения между нею и буржуазно-эмигрантскими кругами. Всё чаще и чаще её стихи, поэмы, проза отвергались и газетами, и журналами. В 1928 году появился последний прижизненный сборник "После России", включивший в себя стихи 22-25-го годов. Но ведь Цветаева писала по крайней мере еще 15 лет.
Нищета, унижение, бесправие окружили поэта со всех сторон, и лишь с помощью нескольких друзей, помогавших ей материально, она могла сводить концы с концами. "В Париже бывали дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удалось подобрать на рынке", - вспоминала Марина Ивановна. У Сергея заработки случайные. Найти же постоянную работу невозможно - Франция охвачена безработицей. Вместе с разочарованием в эмиграции приходило понимание, что её читатель там, на родине, что русское слово может найти отклик прежде всего в русской душе.
«Тоска по родине!»
Тоска по родине! Давно
Разоблачённая морока!
Мне совершенно всё равно —
Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошёлкою базарной
В дом, и не знающий, что — мой,
Как госпиталь или казарма.
… Не обольщусь и языком
Родным, его призывом млечным.
Мне безразлично — на каком
Непонимаемой быть встречным!
…
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встаёт, особенно — рябина…
Письма её знакомым и близким полны сетований на одиночество и беспросветную нужду. Но в письмах были и стихи... Главным адресатом её стихов в России, в Москве, был Пастернак. Его мнением она дорожила. "Когда пишу, я ни о чем не думаю, кроме вещи, потом когда напишу, - о тебе...". Вернулась в Россию Марина Ивановна с сыном 18 июня 1939 года. Дочь и муж - двумя годами раньше. Наконец семья воссоединилась. Все вместе они жили в подмосковном поселке Болшево. Но это последнее счастье длилось недолго: в августе арестовали дочь, в октябре - мужа. Семья Цветаевой-Эфрон вернулась в Россию в жестокое время. Тех, кто приезжал из-за рубежа, или тех, кто побывал в командировке за рубежом, считали потенциальными шпионами. Дочь Ариадна после смерти Сталина, отсидев 15 лет, была реабилитирована, Сергея Эфрона расстреляли в октябре 1941 года. Марина Ивановна осталась с сыном без квартиры, без средств к существованию. "Уж коль впустили, то нужно дать хоть какой-то угол! И у дворовой собаки есть конура. Лучше бы не впускали: если так..." -это из писем, разговоров со знакомыми. Чтобы хоть как-то зарабатывать на жизнь, Марина Ивановна занималась переводами. Для Марины Цветаевой начались годы страшных испытаний. Она не знала, что с родными, живы ли они. Как и не знала, долго ли ей самой оставаться на свободе. Она разрывалась между тюремными очередями, печататься на родине ей не дают, новый сборник стихов запрещен. Осенью 1940 года Гослитиздат вознамерился издать маленький сборник ее стихов, но и он был отвергнут. Война застала Цветаеву в Москве. В составе писательской организации Марина Ивановна вместе с сыном эвакуировалась в Чистополь, а затем в небольшой городок Елабугу на Каме. Её путь лежал в глухомань, « во тьму египетскую» - в заброшенную Елабугу, которая ей казалась местом, где кончается география. Ехала «доживать – дожевывать. «Горькую полынь». Но в Елабуге навис ещё ужас остаться без работы. Надеясь получить что-нибудь в Чистополе, где, в основном, находились эвакуированные московские литераторы, Марина Ивановна съездила туда, получила согласие на прописку и оставила заявление: "В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года" "... Я постепенно утрачиваю чувство реальности: меня - все меньше и меньше... Все уродливо и страшно... Я не хочу умереть. Я хочу не быть..." 15-летний Мур все больше отдаляется от неё, на работу не берут даже посудомойкой. Глубокая безысходность. Смертельное одиночество.
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный
31 августа 1941 года Марины Ивановны Цветаевой не стало, её нашли повесившейся…Перед смертью она написала несколько предсмертных записок: «Я больше не могу, я больной человек. Так лучше. Дальше было бы хуже…». Похоронили Цветаеву в Елабуге. А потом не оказалось ни цветов, ни могилы, лишь строчки из её поэтического
«Надгробия»:
И если где-нибудь ты есть –
Так – в нас. И лучшая вам честь,
Ушедшие – презреть раскол:
Совсем ушел. Совсем - ушел…
На высоком берегу Оки, в её любимом городе Таруса согласно воле Цветаевой установлен камень (тарусский доломит) с надписью. «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Её поэтический дар, её дети: Ариадна, Ирина, Георгий, её муж были даны Марине Ивановне, чтобы прожить жизнь так, как она её и прожила. Видимо в этом и было её предназначенье. «Земная и чужая», она такой для многих и осталась. Судьба не была с ней ласкова и щедра, наверное, потому, что настоящий поэт не может быть счастлив, и она это прекрасно понимала. Дорога цветаевских стихов к читателю оказалась долгой и такой же тернистой, как сама жизнь их автора. Возвращение к читателям России произошло в 1956 году, в 1961 году пошли сборники избранных произведений. Творческое наследие Цветаевой: более 800 лирических стихотворений, 17 поэм, 8 пьес, около 50 прозаических вещей. Хочется надеяться, что пронзительное и страстно-трагическое творчество женщины - поэта затронут душу и сердца молодых читателей, откроют дверь в волшебную «цветаевскую» страну.
