Рождество Христово — величайший после Пасхи православный праздник, праздник прихода Бога в телесном облике в земную жизнь. Младенец родился в полутемном холодном хлеву в пригороде небольшого городка Вифлеема. На место Рождения Христа указывала яркая Вифлеемская звезда, за светом которой следовали три восточных царя (или волхва) Валтасар, Гаспар и Мельхиор, которые принесли в дар Божественному Младенцу золото, ладан и смирну. Золото — Царю, ладан — Богу, смирну — Человеку.

Рождественские образы и мотивы широко распространены в творчестве русских поэтов стихов к Рождеству море. Уже стало общим местом - принести свой скромный мешочек строк после золота, ладана и смирны... Но получаются живые строфы. Удивительно: вроде, всё уже сказано. Но снова и снова происходит чудо...

На Рождество Господне
Христос раждается — народы! славьте с кликом,
Христос низшел с небес — сретайте общим ликом,
Христос в стране земной — неситесь выспрь умом;
Христа возвеличай, вселенная! вовеки,
Христа в веселии воспойте, человеки!
Христос прославился в рождении самом.
Бог Слово! Сын Отца! Незримаго зерцало!
Твое во времени, Превечный! рождество
Свет богознания вселенной возсияло,
И веры Твоея настало торжество:
Тогда, ея лучем, чудесно просвященны,
Учились от звезды поклонники звездам,
От буйства исхитив умы свои прелыценны,
По новым шествовать к премудрости следам,
И кланяться Тебе, о Солнце правды вечной!
И знать Тебя и чтить, Восток от высоты!
Господь! склонись и к нам — и дар хвалы сердечной
От нашей приими словесной нищеты.

Ширинский-Шихматов Сергей Александрович (1783-1837), 1823

Рождество
Сей малый мир пред оными мирами,
Которые бесчисленной толпой
Парят и блещут в тверди голубой,
Одна пылинка; мы же — что мы сами?
Но солнцев сонм, катящихся над нами,
Вовеки на весах любви святой
Не взвесит ни одной души живой;
Не весит вечный нашими весами.
Ничто вселенна пред ее творцом;
Вещал же так Творец и Царь вселенной:
«Сынов Адама буду я Отцом;
Избавлю род их, смертью уловленный, -
Он не погибнет пред моим лицом!» -
И Бог от Девы родился смиренной.

Вильгельм Кюхельбекер, 1832 из цикла «Сонеты»

Ночь на Рождество Христово
Светлое небо покрылось туманною ризою ночи;
Месяц сокрылся в волнистых изгибах хитона ночного;
В далеком пространстве небес затерялась зарница;
Звезды не блещут.
Поля и луга Вифлеема омыты вечерней росою;
С цветов ароматных лениво восходит в эфир дым благовонный;
Кипарисы курятся.
Тихо бегут сребровидные волны реки Иордана;
Недвижно лежат на покате стада овец мягкорунных;
Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.
Первый пастух
Слава Седящему в вышних пределах Востока!
Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое утопает в восторге;
Как агнец в долине, как легкий олень на Ливане, как ключ Элеонский, -
Так сердце мое и бьется, и скачет.
Второй пастух
Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть под сенью Ливанского кедра;
Приятно по долгой разлуке увидеться с близкими сердцу;
Но что я теперь ощущаю… Словами нельзя изъяснить…
Как будто бы небо небес в душе у меня поместилось;
Как будто бы в сердце носил я всезрящего Бога.
Первый пастух
Друзья! воспоем Иегову,
Столь мудро создавшего землю,
Простершего небо шатром над водами;
Душисты цветы Вифлеема,
Душист аромат кипариса;
Но песни и гимны для бога душистей всех жертв и курений.
И пастыри дружно воспели могущество Бога
И чудо творений, и древние лета…
Как звуки тимпана, как светлые воды — их голоса разливались в пространстве.
Вдруг небеса осветились, -
И новое солнце, звезда Вифлеема, раздрав полуночную ризу небес,
Явилась над мрачным вертепом,
И ангелы стройно воспели хвалебные гимны во славу рожденного бога,
И, громко всплеснув, Иордан прокатил сребровидные воды…
Первый пастух
Я вижу блестящую новую звезду!
Второй пастух
Я слышу хвалебные гимны!
Третий пастух
Не Бог ли нисходит с Сиона?..
И вот от пределов Востока является ангел:
Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,
Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,
Лучи от лица, как молнии, блещут.
Ангел
Мир приношу вам и радость, чада Адама!
Пастухи
О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица твоего ослепляет бренные очи…
Не ты ль Моисей, из Египта изведший нас древле
В землю, кипящую млеком и медом?
Ангел
Нет, я Гавриил, предстоящий пред Богом,
И послан к вам возвестить бесконечную радость.
Свершилась превечная тайна: Бог во плоти днесь явился.
Пастухи
Мессия?.. О радостный вестник, приход твой от Бога!
Но где, покажи нам, небесный младенец, да можем ему поклониться?
Ангел
Идите в вертеп Вифлеемский.
Превечное слово, его же пространство небес не вмещало, покоится в яслях.
И ангел сокрылся!
И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.
Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.
Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир на земли, благодать в человеках!»
Пастыри входят — и зрят непорочную матерь при яслях,
И Бога-младенца, повитого чистой рукою Марии,
Иосифа-старца, вперившего очи в превечное слово…
И пастыри, пад, поклонились.

Петр Павлович Ершов, 1834

В эту ночь Земля была в волнении....
В эту ночь Земля была в волнении:
Блеск большой, диковинной звезды
Ослепил вдруг горы и селенья,
Города, пустыни и сады.
А в пустыне наблюдали львицы,
Как, дарами дивными полны,
Двигались бесшумно колесницы,
Важно шли верблюды и слоны.
И в челе большого каравана,
Устремивши взоры в небосклон,
Три волхва в затейливых тюрбанах
Ехали к кому-то на поклон.
А в пещере, где всю ночь не гасли
Факелы, мигая и чадя,
Там ягнята увидали в яслях
Спящее прекрасное Дитя.
В эту ночь вся тварь была в волнении,
Пели птицы в полуночной мгле,
Возвещая всем благоволенье,
Наступленье мира на земле.

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860)

"Ночь тиха. По тверди зыбкой..". Афанасий Фет.
Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.
Ни ушей, ни взоров лишних, —
Вот пропели петухи —
И за ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.
Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник, —
И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари Востока
Злато, смирну и ладан.

"Перед рождеством". Валентин Берестов.
«И зачем ты, мой глупый малыш,
Нос прижимая к стеклу,
Сидишь в темноте и глядишь
В пустую морозную мглу?
Пойдем-ка со мною туда,
Где в комнате блещет звезда,
Где свечками яркими,
Шарами, подарками
Украшена елка в углу!» —
«Нет, скоро на небе зажжется звезда.
Она приведет этой ночью сюда,
как только родится Христос
(Да-да, прямо в эти места!
Да-да, прямо в этот мороз!),
Восточных царей, премудрых волхвов,
Чтоб славить младенца Христа.
И я уже видел в окно пастухов!
Я знаю, где хлев! Я знаю, где вол!
А ослик по улице нашей прошел!»

"Сусальным золотом горят...". Осип Мандельштам, 1908 г.
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.
О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И неживого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!

"Рождественская звезда". Иосиф Бродский.
В холодную пору в местности, привычной
скорее к жаре, чем к холоду, к плоской
поверхности более, чем к горе,
Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.
Ему все казалось огромным:
грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.

"Рождественская звезда". Борис Пастернак, 1947 г.
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду,—
—Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
—А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.